к ней лучше, чем машины, что обеспечивало рост спроса на работников. Но в условиях дальнейшего присвоения задач машинами это предположение выглядит все сомнительнее и в конце концов оно окажется просто неверным.

В работе философа XIX века Джона Стюарта Милля есть такая строчка: «Спрос на товары – это не спрос на труд»[397]. Писав это, Милль не думал о будущем труда (но мог бы – он оказался прав): спрос на товары и услуги не всегда приравнивается к спросу на человеческий труд. Фактически он представляет собой лишь спрос на те задачи, которые должны выполняться для производства товаров. Если предположение о превосходстве верно, то эти задачи действительно будут выполнять люди. В противном случае – нет.

Это означает, что эффекты продуктивности, растущего и меняющегося пирога могут увеличить спрос на работников для выполнения конкретной задачи, но, как только люди будут вытеснены способными машинами, полезный эффект исчезнет.

Что же нам остается делать

Конечно, можно возразить, что есть виды деятельности, которые машины не будут выполнять никогда, какими бы способными они ни были. Неужели каждый не сможет просто найти себе такую работу? Разве в мире, где людям достанется лишь малая часть задач, не будет достаточно спроса, чтобы обеспечить всеобщую занятость?

Вполне вероятно, что у нас останутся какие-то задачи: одни невозможно автоматизировать, другие автоматизировать можно, но невыгодно, третьи можно и выгодно автоматизировать, но их оставляют людям вследствие регулятивных или культурных барьеров, которые общество строит вокруг. Есть задачи, недосягаемые для машин, потому что мы ценим сам факт того, что они выполняются людьми. Это объясняет, почему в 2018 году миллионы людей смотрели онлайн, как Магнус Карлсен, чемпион мира по шахматам, защищает свой титул против Фабиано Каруаны; машины могли легко победить любого из них, однако зрители ценили не только конкретное движение шахматных фигур, но и то, что их двигали люди[398]. Это объясняет, почему посетители изысканного ресторана могут почувствовать себя обделенными вниманием, если обнаружат, что их кофе приготовила капсульная кофемашина, а не высококвалифицированный бариста, хотя в слепых тестах предпочтение часто отдается первой. Люди ценят не только вкус, но и тот факт, что кофе для них сварил человек[399]. На протяжении всей жизни мы видим определенные задачи – изготовление мебели, пошив костюма, приготовление пищи, уход за пожилыми и недееспособными людьми, – где ценится не просто достигнутый результат, а сам процесс и в частности то, что их выполняют люди.

И все же, хотя некоторые из таких остаточных задач могут всегда выполнять люди, было бы ошибкой думать, что спроса на них будет достаточно, чтобы обеспечить работой всех. Чтобы визуально представить эту проблему, вообразите большую яму, заполненную шарами. Каждый шар – определенный тип задач в экономике, и каждую задачу представляет синий шар, если для ее выполнения лучше подходит человек, и красный, если задача больше подходит для машин. Несколько сотен лет назад почти все шары были бы синими. Однако со временем все больше шаров становились красными. Так действует присвоение задач машинами.

Теперь представьте, что каждый шар различается не только по цвету, но и по размеру. Некоторые из них гигантские, а другие крошечные – их диаметр отражает спрос на данную конкретную задачу в экономике. В принципе, если эти шары достаточно велики, то даже в мире, где всего несколько шаров в яме остаются синими – то есть где люди лучше всего могут выполнять только несколько остаточных задач, – будет достаточно спроса на человеческий труд, чтобы обеспечить занятость всем. Например, если одной из таких задач является изготовление мебели вручную и существует огромный спрос на заказные стулья и шкафы, вполне возможно, что каждый сможет устроиться работать плотником. Такой мир был бы очень странным и чрезвычайно однообразным, но в нем все же было бы достаточно работы для всех людей.

Однако экономика, в которой есть место только для ремесленников, выглядит абсурдно – и это показательно. Даже в долгосрочной перспективе, когда машины станут намного способнее, было бы неудивительно, если бы некоторые задачи все равно выполнялись людьми по всем причинам, изложенным выше. Другими словами, в яме всегда будет несколько синих шаров. Но я бы удивился, узнав, что эти шары достаточно велики, чтобы давать работу всем, кто ее ищет. Шанс есть, но кажется крайне маловероятным – по мере дальнейшего присвоения задач машинами у людей останется все меньше вариантов, и такой сценарий становится еще менее вероятным. По мере того как в яме растет число красных шаров, все меньше верится в то, что остающиеся синие шары будут не просто приличного размера, а настолько крупными, чтобы обеспечить занятость всем.

Подумайте еще раз о британских фермерах. В каком-то смысле они уже находятся в таком положении. Несмотря на технический прогресс, произошедший в сельском хозяйстве за последние сто с лишним лет, они и сегодня выполняют некоторые задачи, но спроса на них хватает лишь на то, чтобы сохранить примерно десятую часть фермеров по сравнению с 1861 годом. Или вспомните британских фабричных рабочих. Хотя во второй половине XX века были автоматизированы многие производственные процессы, некоторые задачи все еще выполняют люди, но нынешнего спроса на них хватает лишь на то, чтобы сохранить около 40 % занятых от уровня 1948 года.

Точно так же мы вполне обоснованно можем предположить, что многие другие рабочие места, существующие сегодня – и еще не существующие, – в будущем окажутся связанными с некоторыми задачами, лучше выполняемыми людьми, а не машинами. Но поскольку число этих задач сокращается, нет никаких оснований полагать, что спрос на них будет достаточным.

Заблуждение «заблуждения о неизменном объеме работ»

Вышеприведенные аргументы создают проблему так называемого заблуждения о неизменном объеме работ – в нем часто обвиняют людей, как будто забывших о полезной стороне технического прогресса, а именно о дополняющей силе[400]. Эта идея не нова, впервые ее сформулировал британский экономист Дэвид Шлосс еще в 1892 году[401]. Он пришел в недоумение, повстречав рабочего, который начал использовать станок для изготовления шайб – маленьких металлических пластин, используемых при закручивании болтов, – и, казалось, чувствовал вину из-за того, что стал продуктивнее. Когда его спросили, почему он так себя чувствует, рабочий ответил: «Я знаю, что поступаю неправильно. Я лишаю работы другого человека».

Шлосс счел это типичным подходом рабочих того времени. Этого убеждения, писал он, «твердо придерживается большая часть нашего рабочего класса, считающая, что для человека… повышение собственного уровня противоречит… преданности делу труда». Он называл это «теорией куска труда»[402], в соответствии с которой